Для славян песня одна:
ждать и терпеть
и блюсти свое внутреннее славянство...
И. С. Аксаков.
Семья Аксаковых. Крепкая авторитетом отца, главы семейства, и не менее - авторитетом матери, дочери суворовского генерала - она олицетворяла собой какую-то высшую семейную гармонию. Эта семья как бы являла собой будущее состояние русского народа и, может, всего славянства: мир и согласие. Словно мощные корни, питают крону... мыслями о всеобщем гармоничном славянском народе... мыслями о гармоничном человечестве, суть которого - Община духовная, а не Монета, не Ма-мона. Многие до сих пор не понимают, а другие делают вид, что не понимают, что здесь проходит граница между Злом и Добром, между Дьяволом и Богом. Не может быть совершенного общества, где вместо души и добродетели - Вексель.
Долгое время творчество С.Т. Аксакова рассматривалось отечественной литера-турной критикой в русле левого мифа. При таком подходе из поля зрения исследова-телей выпадала важнейшая составляющая мировоззрения писателя: его укоренен-ность в православной основе русской культуры. Поэтому, несмотря на отдельные меткие замечания о «певце приуральской природы» и «великом семьянине», целост-ного портрета этого незаурядного художника слова мы не имеем до сих пор. В этом «виноват» отчасти и сам С.Т. Аксаков, сумевший убедить читателей и критиков в том, что в его книгах нет ничего, кроме правдиво и любовно воссозданных по памяти картин природы, истории его семьи и детских впечатлений. Оказавшись в XX веке на обочине русской классики, Аксаков воспринимался читателями и историками литера-туры то как детский писатель, то как певец природы, то как летописец патриархаль-ного помещичьего быта, уходя из школьных программ и памяти новых поколений. Пробудившийся в последние годы интерес к личности этого писателя не привел пока к кардинальному пере¬смотру методологических основ научного изучения его творче-ства. Попыт¬ка рассмотреть идею соборности в «Семейной хронике» С.Т. Аксакова про¬диктована желанием начать заполнять огромную пропасть между изучени¬ем жиз-ни и творчества этого художника слова в контексте истории русской литературы и христианским фундаментом русской культуры, породившем всё Аксаковское гнездо.
Творческое наследие С.Т. Аксакова по праву принадлежит к лучшим образцам русской классической литературы. Большую часть этого наследия составляют мемуары. Написанные на склоне лет, они мудры, глубоко лиричны. Большое мастерство писателя сказалось в обдуманном выборе фактов, искусстве психологического анализа, умении убедительно и красноречиво запечатлеть историю, время, людей.
Много было сделано разных открытий; пусть даже некоторые сведения давно известны, пусть в чем-то я изобретала велосипед, только любая строчка у Карамзина, в древнерусских летописях или у современных авторов, любая сноска, где хоть однажды упоминалась фамилия Вельяминовых (такова была фамилия предков Аксаковых), - все это было внимательно прочитано, иногда с широко раскрытыми от удивления глазами, иногда с неловкой улыбкой-извинением за собственное незнание отечественной истории. Собрать воедино и систематизировать малоизвестные факты оказалось довольно сложной задачей: слишком много здесь неслучайных совпадений, тесных переплетений событий и судеб, что проще все объяснить просто Чудом, а не реальной Историей, и, быть может, небесным Предназначением.
Более ста лет тому назад прекрасными майскими днями на пароходе в Уфу из Перми Камой, а затем Белой рекою ехал мальчик, которого везли к уфимской родне. На Белой даже в ту пору были песчаные перекаты, и, пока облегчали и перетаскивали пароход, пассажиры шли берегом, на котором можно было увидеть необъятной толщины деревья: на севере, в пермских хвойных лесах, таких гигантов не было.
Судя по воспоминаниям самого С.Т.Аксакова, его восприятие «старика Державина» было двойственным. Искренне благоговея перед «этим великим лирическим талантом», автор мемуарной записки «Знакомство с Державиным» решительно отказывал своему кумиру в «даровании драматическом» и с максимализмом молодости упрекал за нескромное пристрастие к эротической поэзии: «Державин любил также так называемую тогда «эротическую поэзию» и щеголял в ней мягкостью языка и исключением слов с буквою «р». Он написал в этом роде много стихотворений, вероятно втрое более, чем их напечатано; все они, лишенные прежнего огня, замененного иногда нескромностью картин, производили неприятное впечатление».1 Несколько лет спустя, когда Державина уже не было в живых, но «легкая поэзия» 1810-20-х гг. продолжала благодарно и бодро культивировать традиции его анакреонтеи, давний эстетический скепсис С.Т.Аксакова ожил в его басне 1822 года «Роза и пчела».
