У этой переписки есть своя предыстория. И начать следует с того, что Николай Васильевич Гоголь получил обычное для России XIX века религиозное образование. В этой области он не имел (до определенного времени) широкого кругозора. В своих письмах к друзьям он неоднократно признавался, что не был начитан в трудах отцов церкви и богословской литературе. И лишь в 1840-х годах Гоголь бросается восполнять пробел и принимается за чтение книг духовного содержания. Его заграничные письма той поры наполнены просьбами о присылке книг по богословию, истории церкви, русским древностям. В 1844 году Николай Васильевич даже заводит специальную тетрадь для выписок из творений святых отцов и учителей Православной церкви. Помимо Иоанна Златоуста, Василия Великого, Ефрема Сирина, Григория Нисского в этом сборнике есть отрывки из сочинений духовных писателей современников Гоголя: митрополита Филарета (Дроздова), преосвященного Михаила (Десницкого) и др.
Не обходит Гоголь и западного богословия, читая Боссюэ, Фому Аквинского, а также приписываемую Фоме Кемпийскому книгу «О подражании Христу» («De imitatione Christi»).
Гоголь прочитал Tmitatio Christi за границей, в Ницце, в начале 40-х годов. И в январе 1844-го года он адресует Сергею Тимофеевичу Аксакову, Михаилу Петровичу Погодину и Степану Петровичу Шевырсву странное письмо, в котором настоятельно рекомендует своим друзьям читать Фому Кемпийского «всякий день по одной главе'':
«...Изберите для этого душевного занятия час свободный и неутружденный, который бы служил началом вашего дня. Всего лучше немедленно после чаю или кофею, чтобы и самый аппетит не отвлекал вас»1.
На это письмо Гоголь получает очень резкий ответ Аксакова. Особенно возмутило Аксакова это гоголевское «после кофею». В письме, датированном семнадцатым апреля 1844 года, Сергей Тимофеевич очень эмоционально пишет о разочаровании, постигшем его при прочтении послания Гоголя. Аксаков натолкнулся в письме на упоминание «о средстве от душевных тревог» и подумал было, что автор «'Мертвых душ» высылает им долгожданный II том своей поэмы:
«Я думал помолиться, наслаждаясь созданием искусства, - с грустью пишет С.Т. Аксаков, - и вдруг...»
По тону Аксаковского письма можно определить, что его автор был крайне взволнован:
«...Я был огорчен до глубины души, даже рассержен...- сетует Аксаков. - ...Друг мой, ни на одну минуту я не усомнился в искренности вашего убеждения и желания добра друзьям своим, но, признаюсь, недоволен я этим убеждением, особенно формами, в которых оно проявляется. Я даже боюсь его.
Мне 53 года, - продолжает Аксаков. - Я тогда читал Фому Кемпийского, когда вы еще не родились»
И чуть ниже:
«...И вдруг вы меня сажаете, как мальчика, за чтение Фомы Кемпийского. насильно, не знав моих убеждений, да как еще? В узаконенное время, после кофею, и разделяя чтение главы, как на уроки... и смешно и досадно...»
Фома Кемпийский (1380-1471), иначе Томас Хемеркен (с гол. «молоточек») средневековый нидерландский теолог, монах. Из всех сочинений Фомы одно имело выдающийся успех, именно «О подражании Христу». Эта книга издавалась более 2000 раз и переведена на все европейские языки, в том числе и классический латинский. На русский язык она переведена К.П. Победоносцевым (7 изд., СПб., 1898). Успех книги понятен. Она написана простым языком, говорящим чувству читателя; она не содержит в себе учения какого-либо определенного исповедования, а излагает общехристианские истины и мораль, как ее понимали в средние века.
Фому Кемпийского приняли на Руси. Впрочем, не как учителя, а скорее как красноречивого писателя. В России XIX века возникло даже что-то подобное массовому увлечению творением нидерландского монаха. В этом контексте вспоминается один эпизод из книги Л.П. Гроссмана о Достоевском, когда в середине XIX века молодая девушка Анна Корвин-Круковская, знакомая Ф.М. Достоевского, охладев к рыцарским романам, вдруг проникается подвижническим духом под влиянием сочинения Фомы Кемпийского4.
Итак, если учесть тот факт, что просвещенная публика в России не только знала книгу «О подражании Христу», но и увлекалась ею, то сам собой возникает вопрос: чем же тогда вызван такой резкий ответ С.Т. Аксакова на письмо Н.В. Гоголя?
Может быть, Сергей Тимофеевич заподозрил католический уклон в исканиях Гоголя? Возможно. Но, думается, это не главная причина. Сам Гоголь неоднократно отвергает предположение о католическом влиянии на него. А в письме к Степану Петровичу Шевыреву от 30 января 1847 года Николай Васильевич даже признался, что он пришел ко Христу скорее протестантским путем, чем католическим». Да и княгине Волконской так и не удалось перекрестить Гоголя в католичество, не помогли даже беседы Николая Васильевича с двумя иезуитами, срежиссированные княгиней.
Справедливости ради нужно сказать, что Гоголь тяготел все-таки к православному типу духовности, хотя и с сильным креном в мистику. Это, однако, не мешало ему оставаться терпимым к двум другим ветвям христианства - католичеству и протестантизму, что и подтверждает приведенный отрывок из письма к Шевыреву.
Что же еще могло рассердить Аксакова?
Крен в мистику?
Да, в числе прочего он упоминает мистицизм, который, по его словам, »проглядывает как-то у Гоголя». Аксаков признавался, что терпеть не может нравственных рецептов и веру в талисманы».
Но между тем мистика свойственна как западной, так и восточной церквам. Да и все художественное творчество Н.В. Гоголя, начиная уже с «Вечеров на хуторе близ Диканьки», пронизано мотивами мистицизма. Определенно не это было главной причиной опасений Аксакова.
А вот, на наш взгляд, ключ. Это выдержка письма Аксакова к Гоголю:
«...Вы ходите по лезвию ножа! Дрожу, чтоб не пострадал художник!.. Чтобы творческая сила чувства не охладела от умственного напряжения отшельника...»
Аксаков был не на шутку обеспокоен судьбою Гоголя-художника - вот главная причина его строгости. А нравоучительный тон, появившийся у Гоголя в 40-е годы прошлого столетия, никак не способствовал тому, чтобы недоумение Сергея Тимофеевича было развеяно.
Лишь много позже, уже в конце 1840-х происходит примирение Двух писателей. И особое значение имело при этом чтение Гоголем (летом 1849 года) начальных глав второго тома «Мертвых душ'', вернувшее Аксаковым веру в него как в художника.
''Я чувствую душевную потребность сказать вам несколько слов, милый друг Николай Васильевич! - писал СТ. Аксаков в 1849 году. - Я должен перед вами покаяться. После всего случившегося в течение последних семи лет я, Фома Неверный, как вы сами меня называли, потерял, было веру в дальнейшее существование вашего таланта. Мне показалось несовместным ваше духовное направление с искусством. Я ошибся. Слава Богу! Душой ваш Сергей Аксаков. 27 августа 1849 года. Абрамцево»
Интерес Гоголя к религиозно-нравственным проблемам становится особенно заметным в период завершения первого тома «Мертвых душ». Первоначально связанный с литературной работой интерес этот постепенно приобретает у него самодовлеющее значение. У Гоголя рождается идея прямого, не опосредованного системой художественных образов учительства. В его жизни начинается период, точно определенный С.Т. Аксаковым как «нравственно-наставительный». Категорический тон, выбранный Гоголем в это время для эпистолярного общения, оказывается абсолютно неприемлемым для Аксакова, на что Сергей Тимофеевич незамедлительно указал в переписке с автором «Ревизора». После этого Гоголь быстро скорректировал свою манеру, по крайней мере в посланиях к Аксакову, и даже просил прощение за то, что, по его собственному выражению, «попал в фальшивую ноту».
По сути дела во взглядах С.Т. Аксакова на этот предмет отчетливо просматривается устойчивая тенденция, ставшая особенно заметной в XIX веке - в христианских кругах все чаще начинают признавать за личностью право свободного выбора в вопросах веры. Гоголь же являл собой в 1840-е годы скорее средневековой тип духовности, что было отмечено Н. Бердяевым в книге «Русская идея».
С.Т. Аксаков в переписке с Гоголем не льстил ему и часто по-дружески критиковал и даже ругал. Но вместе тем Аксаков, как мало кто из современников, понимал, что Гоголь, особенно в последнее десятилетие своей жизни наметил новое религиозное направление в русской литературе. Пройдя через «нравственно-наставительный» этап, Гоголь, в конце концов, осознает необходимость создания новой системы художественных образов.
Если можно здесь применить химическую терминологию. Гоголь обнаружил ненасыщенную, неиспользованную валентность в русской литературе. Он не нашел еще адекватных художественных средств, не выработал нового языка. Не нашел, а. может быть, не успел...
Но уже само обозначение этой проблемы говорит о многом. У Гоголя было глубокое осознание кризиса традиционной христианской культуры. И он завещал грядущим поколениям неустанный поиск новых средств выразительности и повышенную требовательность к себе.
На наш взгляд, в русской литературе XIX века эта неиспользованная валентность, обнаруженная Гоголем, была восполнена Ф.М. Достоевским, преемником Гоголя по «натуральной школе».
___________________
Выражаю сердечную благодарность профессору Р. Г. Назирову, подсказавшему тему этой работы.
- Переписка Н.В. Гоголя. В 2-х т. Т.2. - М.: Худож. лит.. 1988. - С. 301,302.
- Там же. - С. 53.
- Краткая философская энциклопедия. - М. Издательская группа «Прогресс». «Энциклопедия», 1994. - С. 488.
- Троссман Л.П. Достоевский. - М.: Молодая гвардия, 1962. - с.323. 5. Переписка Н.В. Гоголя. В 2-х т. Т.2. - М.: Худож. лит., 1988. -С. 341.
- Там же. - С 20, 21.
М.А. ТУПЕЕВ, аспирант БашГУ,
учитель русского языка и литературы
Уфимской гимназии №3