Стихотворение «Сияет солнце, воздух тих...»1, которое мы для краткости и ради, чтобы подчеркнуть его связь с одноименным очерком, будем называть «Бураном», сих пор не удостаивалось специального анализа. В комментарии С. Машинского к прозаическому очерку «Буран» оно названо «первоначальной попыткой воплощения замысла, который впоследствии принял форму очерка «Буран»2. При этом прозаический очерк по общему согласию аксаковедов представляет собой важную веху в творческом становлении писателя. В таком контексте вопрос о генезисе стихотворения приобретает особую значимость. Также приобретают дополнительный интерес существенные смысловые и формальные различия стихотворного и прозаического «Бурана».
С. Машинский на основании «некоторых особенностей почерка»3 относит стихотворение «Буран» ко второй половине или к концу 1820-х гг.4 Не имея возможности оспорить эту датировку, анализируя рукопись, в предлагаемой работе мы попытаемся уточнить ее на основании анализа самого стихотворения в сравнении с его литературным текстом.
Читателю этого стихотворения бросается в глаза архаичность поэтического стиля С.Аксакова. В 20-х гг. XIX века эта особенность стихотворения тоже могла бы быть замечена. Аксаков намеренно «отстает» от современного ему состояния поэтического языка. Такие обороты, как «взор прельщенный» (в значении «очарованный»), «солнце полдень протекает» (то есть пересекает точку полудня), «кроет небосвод» (в значении закрывает», «застит»), также обилие кратких прилагательных, синтаксические инверсии, прочие средства «утяжеления» стиля четко ассоциируют стихотворение с русской поэзией XVIII века. Таким образом, Аксаков самим стилем своего стихотворения ясно показывает в меру своих литературных пристрастий.
Его преемственная связь с культурой XVIII века, давно замеченная и прокомментированная в литературоведении5, является одним из определяющих факторов в генезисе стихотворного отрывка «Буран».
Прежде чем углубляться в сопоставление этого стихотворения с некоторыми текстами поэтов XVIII века, нужно оговориться, что тема бури к началу XIX века уже не была новой ни в русской, ни тем более в мировой поэзии. Новизна русских поэтических интерпретаций темы состояла, как правило, в том, что смысл противостояния человека и стихии, заброшенности, одиночества, беззащитности, в Европе градационное ассоциировавшиеся с морской бурей6, в России нашли свое выражение в картинах бури сухопутной - грозы, метели, бурана.
Прежде всего, возникают ассоциации с «Громом» Г.Р. Державина (1806) и двумя произведениями В.В Капниста - «Одой на уныние» (1796) и стихотворением «Приближение грозы»(1818).
Сравним конкретно-описательные образы в этих текстах. У Аксакова:
И вскоре туча снеговая
С заката скроет небосвод.
И втер пустынный, завывая.
Взрывает степь со всех сторон.
Земля смешалась с небесами.
Бушует снежный океан,
Все белый мрак одел крылами.
Настигла ночь, настал буран!
Свистит, шипит, ревет, взвывает,
То вниз, то вверх вертит столбом.
Слепит глаза и удушает
Кипящий снежный прах кругом.
Отметим здесь ярко выраженную вертикальную динамику; земля смешивается с небом, буран «вертит столбом» то вниз, то вверх Вертикальные оппозиции организовывают поэтическое пространство «Бурана».
Впечатляющее текстуальное сходство находим в стихотворениях Капниста:
В полдень облако застлало
Жизни горизонт моей.
Мрак вокруг меня сгустился.
Туча двинулась с грозой.
Вихрь столбом до облек взвился <... >
«Ода на уныние»7
В тучу солнце закатилось,
Черну, как сгущенный дым,
Небо светлое покрылось
Мрачным саваном мощным.
Быть грозе: уж буря воет,
Всколебавшись, лес шумит.
Вихрь порывный жатву роет,
Грозный гул вдали гремит
«Приближение грозы»8
Если в отрывке из «Оды на уныние» схождения с аксаковским текстом видны прежде всего в аспекте пространственной («столбом до облак») и световой (мрак среди дня) организации поэтического мира «Бурана», то в стихотворении «Приближение грозы» добавляется звуковое ощущение (вой бурана).
У Державина в дополнение к пространственным и «световым» схождениям с аксаковским текстом появляется специфический концепт «кипящей» под ветром земли (у Аксакова - «кипящий снежный прах»). Также здесь проявлен и «звуковой» аспект картины:
В тяжелой колеснице грома
Гроза на тьме воздушных крыл,
Как страшная юра несома.
Жмет воздух под собой, - и пыль
И нот кипят, летят волнами, <...>
Ревут брега, и воет лес.
«Гром»9
Сходство лирических описаний очевидно. Подведем итоги: от Капниста в стихотворении Аксакова - «туча», которая «кроет небосвод», внезапный мрак среди дня, вертикальное движение земли и неба навстречу друг другу («земля смешалась небесами» у Аксакова и «Вихрь столбом до облак взвился» у Капниста), от Державин: «кипение» и «вой» бунтующей природы.
Однако нужно обратить внимание на ряд концептуальных различий этих текстов. И у Державина, и у Капниста картина бури (грозы) - лишь средство высвобождения дальнейшей поэтической речи, посвященной либо обостренном лирическому переживанию («Ода на уныние» Капниста), либо философско-этическим обобщениям («Гром» Державина). При этом если в стихотворении Капниста можно говорить об иносказательном, аллегорическом смысле бури, го в стихотворении Державина очевиден своеобразный параллелизм природного катаклизма и напряженного движения поэтической мысли. И в том и в другом случае основой поэтического приема, организующего ткань стихотворения, служит антитеза «природа- человек», у Капниста развернутая в психологическом аспекте, а у Державина - в метафизическом. Аксаков переводит эту антитезу в план предметного выражения, подменяя психологическую или умственную коллизию житейской ситуацией:
Знакомы с бедами обозы
Поспешно ускоряют бег.
Зимы свирепы зная грозы.
Спешат укрыться на ночлег
И горе, горе запоздавшим
И ночь встречающим в полях,
Опасностей не испытавшим
В безлюдных и степных местах.
Антитеза бушующей природы и человека в ее власти в своем конкретно-ситуативном выражении прослеживается и в стихотворении Капниста «Приближение грозы»:
Поздно будет вам, уж поздно
Помогать от лютых бед.
Дождь когда из тучи грозной
Реки на поля прольет.
Детушек тогда придется
Уносить в село бегом
Счастлив, кто и там спасется;
Слышите ль? Уж грянул гром!10
Поэт XVIII в., однако, целиком держится в рамках одической стилистики с ее аффектированными обращениями, риторическими вопросами и риторическими же ответами. По сути, он придает реальной ситуации символический смысл.
Аксаков же подменяет одическую прагматику стихотворений Капниста и Державина прагматикой очеркистского описания. Возможно, впрочем, что оно мыслилось автором как своеобразное поэтическое введение к «основному» содержанию несозданного стихотворения. В пользу такого предположения говорит, во-первых, черновой, незавершенный характер аксаковского текста, а во-вторых, композиция стихотворений-источников, в которых картины бури предпосланы лирическому выражению «Я». Согласимся, впрочем, с тем, что это только косвенные доказательства.
С другой стороны, стихотворение Аксакова выступает как необходимое звено эволюции русской лирики, а именно - ее движения от отвлеченной созерцательности и аллегоризма к психологической и предметной конкретности11. В этой связи приобретает значимость и тематическое смещение (от изображения грозы и морской бури к картине типично русского степного бурана), и усиление в стихотворении Аксакова вещественно-предметного начала как самоценного предмета поэтического изображения.
Еще одним примером такого эволюционного движения русской лирики может служить стихотворение П.А. Вяземского «Метель» из цикла «Зимние карикатуры». Это подчеркнуто конкретное описание метели и гибели кибитки, поданное, однако, в историческом ключе. Если не брать во внимание иронию текста, то значительное текстуальное сходство стихотворений Вяземского и Аксакова очевидно. Сравним стихотворения с самого начала. У Вяземского читаем:
День светит, вдруг не видно зги.
Вдруг ветер налетел размахом,
Степь поднялся мокрым прахом
И завивается в крути12.
Вяземский сжимает до четырех строк описание начинающейся снежной бури, у Аксакова оно занимает почти половину стихотворения. Отметим его важнейшие смысловые узлы, находящие свои параллели в тексте Вяземского:
Сияет солнце, воздух тих <... >
Как вдруг от севера взвывает
Порой прерывный ветерок <... >
И ветр пустынный, завывая,
Взрывает степь со всех сторон
Сходство картин трансформации тихой и ясной погоды в бушующую стихию очевидно. Однако у Вяземского картина сжата, за счет чего уменьшается количество предметно-вещественных подробностей в стихотворении. Также похожи картины уже разбушевавшейся стихии. У Вяземского:
Снег сверху бьет, снег прыщет снизу.
Нет воздуха, небес, земли;
На землю облака сошли.
Надень насунув ночи ризу.
У Аксакова: Земля смешалась с небесами.
Дело в том, что стихотворение Вяземского было написано в 1828 году, напечатано в 1831 в альманахе «Денница», там же, где через три года появился прозаический очерк Аксакова «Буран». Это вынуждает нас предположить, что либо Вяземскому до 1828 года было известно стихотворение Аксакова, дошедшее до нас единственном, почти неразборчивом автографе, либо стихотворение Аксакова было написано после знакомства с текстом Вяземского, то есть после 1831 г или - с меньшей степенью вероятности - после 1828 г. (если Аксаков имел возможность познакомиться с «Метелью» Вяземского до публикации) Таким образом, традиционная датировка стихотворения Аксакова второй половиной или концом 20-х гг. становится спорной, минимум, в первой своей части. Сознавая недостатки подобного способа датировки, рискнем все же утверждать, что стихотворение Аксакова «Буран» написано либо в конце 1820-х гг. (после 1828 г.), либо после публикации «Зимних карикатур» Вяземского. В свою очередь стихотворение «Метель» Вяземского ассоциируется «Бесами» Пушкина:
Тут выскочит проказник леший
Ему раздолье в кутерьме
То огонек блеснет во тьме,
То перейдет дорогу пеший...
(«Метель»)
В поле бес нас водит, видно,
Да крутит по сторонам
(...) Там свернул от искрой малой
И пропал во тьме пустой
(«Бесы»)
Заметим, что у Пушкина, так же как и у Аксакова, снимается ироническая окраска изображаемого, однако противоположность очеркистскому тону аксаковского «Буран» стихотворение Пушкина подчеркнуто лирично и медитивно.
Однако в контексте заявленной темы интересно, нет ли точек более тесных соприкосновений стихотворений Пушкина и Аксакова. Их не так уж много. Начнем с самых малозначимых. Это, во-первых, сходный мотив ослепления/ слипания глаз, отсутствующих в остальных анализируемых стихотворениях:
Слепит глаза и удушает
Кипящий снежных прах кругом.
(«Буран»)
Вьюга мне слипает очи
(«Бесы»)
Во-вторых, сходные звуковой впечатления:
...И ветр пустынный завывает (...)
Свистит, шипит, ревет, взвывает...
(«Буран»)
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...
(«Бесы»)
Само по себе сходство способов поэтического выражения одинаковой реальности уже значит достаточно много, но в текстах Аксакова и Пушкина есть более содержательные схождения. Сравним две цитаты:
«Страшно, страшно по неволе
Средь неведомых равнин!»
(«Бесы»)
«И горе, горе запоздавшим
И ночь встречающим в полях»
(«Буран»)
В обоих случаях это - первое появление человека в картине природы. Общий для обоих стихотворений смысл этих строк (беззащитность перед лицом стихии) у Пушкина обогащается сложным личностным содержанием. Семантическое сходство дополняется синтакическим: усиленное тавтологией обозначение эмоции/состояния предшествует обозначению пространственных координат.
Суммируем: в текстах сходный изобразительной тематики обнаружены строки, сближающиеся друг с другом не только значительной частью своего смысла, но и самой синтаксической структуры. Подобное совпадение вряд ли могут быть случайны. Остается предположить, что Аксаков, создавая стихотворный «Буран», был знаком с «Бесами» Пушкина, написанными в 1830 г. и опубликованными в 1832 г.
Отсюда следует не только очередное сомнение в датировке текста, но и определенное обогащение его семантики. Стихотворение «Буран» отличается от приведенных полным отсутствием субъективного начала. Природный катаклизм не служит в нем иллюстрацией или знаком эмоционального (Капнист) или умственного (Державин) напряжения, в нем нет личного отношения к описываемому (то есть иронии Вяземского). Наконец, аксаковский стихотворный «Буран» лишен пронзительной лирической медидативности и уж тем более мифологизма Пушкинских «Бесов». В контексте проведенного сравнительно анализа это означает, что стихотворение Аксакова - осознанный результат поисков своего стиля и языка. Поэт здесь попытался создать такой вариант воплощения уже известного поэтического сюжета, который мог бы максимально раскрыть его собственный талант бытописателя и мемуариста, «не владеющего даром чистого вымысла». Очевидно, что стихотворный вариант не удовлетворил писателя, отсюда - прозаическая вариация, в которой Аксаков достиг своего совершенства в раскрытии темы.
Вопрос же о датировке важен по следующей причине. Если стихотворение возникло вне фактической связи с анализируемыми здесь текстами, то его смысл лишается важного элемента: осознанного движения по направлению к собственному стилю. Аксаков своим стихотворением в этом случае просто угадывает направление поэтической эволюции.
Если же стихотворение действительно написано после знакомства с текстами Вяземского и Пушкина (то есть самые раннее - после 1830 г.), то становится очевидным осознанное, отрефлектированное движенец писателя к собственному стилю и стихотворный «Буран» становится важной вехой на этом пути.
СНОСКИ
1 Аксаков С. Т. Собрание сочинений в 5-ти тт. - М , 1966.- Т. 2.- С. 49. В дальнейшем все цитаты из этого стихотворения приводятся по этому изданию.
2 Машинский С. Комментарии к собранию сочинений! С. Т. Аксакова в 5-ти тт.- Т.1. - С.292.
3 Машинский С. Там же. С.292.
4 Машинский С. Там же. С.293.
5 См. об этом, например. Анненкова Е. И. Аксаковы. Преданья русского семейства - СПб., 1998. С. 20-21.
6 См. об истоках темы и ее традиционных смыслах в европейской поэзии: Гаспаров М.Л. Овидий в изгнании // Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта. - М, 1979. С. 205-207. Гаспаров чутко прослеживает ту противоречивую и прочнейшую связь внешней природной картины и ее эмоциональных смыслов в поэзии Овидия, которая во многом определила поэтическое восприятие природы в европейской поэзии.
7 Капнист В. В. Избранные произведения -Л., 1973. С. 105.
8 Капнист В. В. Указ соч. С.265-266.
9 Державин Г. Р. Сочинения -М., 1985. С. 259-261.
10 Капнист В.В. Указ. соч. С. 266.
11 См. об этом, например: Муравьев В.С. Медитативная лирика // Литературная энциклопедия терминов и понятий. Под ред. А.Н.Николюкина. М., 2001. С. 520; Гинзбург Л.О. О лирике. Л., 1974.
12 Вяземский П.А. Дорожная дума. Стихотворения - М., 1981. С. 65-66.
Шаулов С.С.,
аспирант БашГУ, Уфа