Письмо первое. За идею
Вечером я виделся с И.С. Аксаковым.
И.С. Аксаков в глазах иных людей есть нечто вроде нашего Марата.
Я всегда знал, что главный у нас недостаток в образовании заключается в том, что мы недостаточно знаем России и недостаточно изучили Французскую революцию 1793 года. Бедный Людовик XVI, несчастная Франция, как были бы они счастливы в то время, если бы их Мараты и Робеспьеры были Аксаковыми!
И.С. Аксаков аттестуется полицией вулканом, но не говорится, что выбрасывает из себя этот вулкан.
А оказывается, что такой вулкан, как И.С.Аксаков, дышит любовью и выбрасывает из себя любовь, и только любовь - любовь к правде, любовь к чести во всех ее видах, любовь к своему народу, любовь к своей Церкви; а полицейский чиновник, между тем, боится этого любведышащего человека-вулкана гораздо более, чем боялся Нечаева...
Банк взаимного кредита, где заседает И.С. Аксаков в качестве члена, переполнен лицами, приходящими к нему не по банковским делам, а по славянским делам. Ежедневно поступают груды почтовых повесток с деньгами на славянское дело. Вот и сегодня получено было Иваном Сергеевичем повесток более чем на 50 тысяч рублей.
Людям, сомневающимся в том, что движение умов в пользу славян истинно народное, я бы посоветовал прочитать хотя бы частицу писем, получаемых И.С. Аксаковым как председателем Славянского комитета из разных концов и от разных лиц в России. Именно в Москве, средоточии русской жизни, возможно это сочувствие в том виде, в каком оно проявляется.
Купец пишет из своей лавчонки на Нижегородской ярмарке: «Да когда же, Бога ради, мы вступимся за братьев посильнее да подействительнее». Там другой купец пишет из глуши Сибири: «Да нельзя ли всем верноподданным сказать царю, что мы готовы до последнего идти за веру, царя и отечество, куда и на кого царь велит». Тут священник дальнего прихода пишет: «Посылаю деньги и пожелания всех прихожан, чтобы Бог услышал наши молитвы - и повел нас в избавление братьев от гнета, скорби и печали». Здесь студент пишет: «Посылаю, что могу, пока сам не приеду в Сербию». Здесь офицеры такого-то полка пишут совокупно: «Нас много, желающих сражаться за освобождение славян; авось будет война; а пока - скажите, Бога ради, можем ли мы ехать в Сербию на средства Славянского комитета и что нужно предпринять? Не ехать как-то стыдно».
И таких писем получает И.С. Аксаков сотни в день.
Письмо шестнадцатое. Наши добровольцы
Мне припомнился один чисто русский тип из семьи добровольцев, виденный мною в Белграде, - молодой казак, князь Александр Михайлович Оболенский. Более русской, без примеси, натуры я, сколько помнится, не встречал.
Удали - без конца, храбрости - вдоволь, но какой храбрости! Не храбрости глупца. Он религиозен - говел перед отправлением в поход, но не ханжа; он патриот, но не Хлестаков, а просто говорит: «Надо постоять за своих», - и стоит.
Побывал в Ташкенте, то есть в походе, и там участвовал в делах. При первом кличе русских добровольцев бросил спокойную строевую службу казачьей артиллерии и отправился в Сербию. Я встретил его в Белграде, в теплую ночь, перед казармами, у костра, с горстью удальцов наездников. Мне сказали, что это кавалерийский русский полуэскадрон, образованный князем Оболенским на средства, доставленные ему дворянами Воронежской губернии. Князь сам поехал в Венгрию, закупил там лошадей и собрал легион неустрашимых. И вот тут-то я любовался тем, как у молодого начальника отряда, при всей его юности, русская военная жилка творила уже чудеса. Он сумел подобрать молодцов; в их числе были пятидесятилетние казаки, были даже офицеры, и все это разом и добровольно подчинялось молодому командиру вовсе не потому, что он князь Оболенский, а именно потому, что он с первого раза сумел показать себя с самой привлекательной стороны - боевым бывалым русским офицером. Сейчас же явилась дисциплина, явилось единство, явилась неустрашимая готовность на все, явилась та задушевная, чудесная нота в боевой песне, которая звучит только тогда, когда между командиром и солдатами полное объединение и когда командир, как это делал молодой князь, запевает песни сам и первую рюмку водки поднимает за честь и славу своего отряда. Я все это запомнил потому, что меня порадовало это несомненное доказательство, что везде, во всех слоях, сверху и снизу, ни одно из боевых преданий нашего славного прошедшего не замерло и при первом выстреле воскресло с новой силой: «прогресс» не испортил наших военных доблестей, как ни старались об этом многие из наших «современных деятелей».
Но еще слово на прощанье.
Может быть, когда-нибудь на досуге, вернувшись на родину, среди ваших семей, или лежа на постели, раненые, вы зададите себе вопрос: в сущности, что мы сделали и какая от нас была польза для Сербии и славянского дела? Вы много сделали, и сделали именно для славянского дела. Вы внесли в первобытное умственное состояние сербского народа сильный духовный воспитательный элемент, вы осветили его духовную жизнь первым идеалом, и этот идеал – вы!
С первой минуты, когда вы явились перед ним и стали бросаться вперед, под пули, пока он робко пятился назад, - вы его испугали, ошеломили, поразили собою, вы явились для него мифическим высшим существом, которого он устрашился, потом это чувство страха перешло в благоговение, потом он к вам привязался, как первобытный народ привязывается к своему герою… И здесь создался первый период русского влияния на сербский народ.
Но затем наступает второй период.
Образ русского станет в памяти помягче и почеловечнее; станут припоминаться движения, черты лица, образ речи, потом припомнятся его подвиги простой храбрости, его доброта и простосердечие, его слова, каждый звук этого голоса, и мало-помалу у мирного очага сербского народа начнет открываться невидимый, но живой гость, со всем обаянием родного, понятного человека…
Этот невидимый гость будет русский доброволец. И верьте мне, друзья, влияние ваше на сербский народ начнется именно тогда; станете его другом, идеалом, и года пройдут, и года эти скажут, что ни единая капля вашей дорогой крови, ни единая слеза – даром не пропадут.
Вы посеяли пример простого и бескорыстного самоотвержения, и сербский народ получает эти духовные семена, ибо в нем есть тот духовный зародыш, который, не будь вас, непременно бы заглох, а теперь, благодаря вам, разовьется и приведет к духовному объединению с русским народом.
Письмо восемнадцатое. Княгиня Наталия
По возвращении моем в Белград я имел счастье представиться княгине Наталии, супруге князя Сербии Милана. Так как увидеть княгиню Наталию – значило увидеть героиню этой печальной эпопеи, которая носит название сербской войны.
Во все времена и у всех народов в критические минуты их жизни являются крупные личности, которые концентрируют в себе или олицетворяют те великие движения мысли и страстные стремления сердец, которые составляют духовный мир народа в данную минуту.
Герой в настоящую критическую минуту для Сербии, без сомнения, - Черняев.
Героиня же – княгиня Наталия.
Если искать определение, какого рода значение имеет эта героиня в настоящую минуту для Сербии, то пришлось бы ее назвать доброю феей сербов, а христианским языком я бы назвал ее предстательницей перед Богом за судьбы сербского народа.
Эта необыкновенная юная женщина имеет в себе именно все волшебные прелести доброй феи или, говоря серьезно, все великие добродетели и духовные прелести женщины-христианки, которая в состоянии вместить в своем сердце сильнейшую любовь к своему народу и любовь к Богу вместе со страданиями за свой народ.
Говоря еще проще, она – добрый гений своей отчизны, добрый гений христианского мира. Вид ее с первого взгляда вам это говорит. Передо мною стояла среднего роста грациозная, стройная, с женственной скромностью, но полная самообладания красивая юная женщина.
Темные глаза ее глядели прямо и открыто и выражали целый мир – кротости, доброты, сострадания, снисходительности и страсти; но едва начинал звучать ее голос, мягкий и тихозвучный, как вы понимали, что страстность этого взгляда была из тех, что принадлежит ангелам на небе и чистейшим женщинам на земле. Княгине нездоровилось, румянец молодости пробивался с трудом, но видно было, что она бодрится. И когда она узнала, что прибыл транспорт раненых, встала с постели, оделась и поехала им навстречу.
Княгиня, как известно,- русская, из фамилии Кешко. Ее родина – Херсонская губерния. В Одессе она жила несколько лет и говорит об этом городе с чувством любви, как о месте дорогих воспоминаний детства. Вышла она за князя Сербии Милана почти ребенком: если я не ошибаюсь, ей теперь девятнадцатый год. После первых родов княгиня стала слабеть, и знаменитый венский врач Бамберг объявил, что ей необходимо искать более сухой климат. И вот тогда слабая, чуть двигавшаяся женщина обратилась в колосса нравственной силы – она объявила, что скорее умрет, чем покинет свое отечество в такую минуту.
Что княгиня сделала для своего нового отечества? Она пожертвовала на войну все свое состояние! В наше время такой подвиг в комментариях не нуждается.
Но не этим одним молодая княгиня успела себя заявить.
Кроме того, что она добра и, как ангел, она очень умна и – истинная, искренняя христианка. Явившись в Сербию, княгиня осветила мир дворца – дотоле мрачный и холодный, полный интриг и козней царедворцев, - двумя могучими благодарными лучами: она стала молиться и стала делать добро.
До нее во дворце не знали, что значит ходить в церковь, как не знали, что значит помогать из христианской любви к ближнему. И не прошел год после ее прибытия в Сербию, как люди стали ходить в церковь; многие матери семейств стали обучать детей своих Закону Божию. Оттого, когда видишь ее, верится, что эта молодая женщина может быть названа именно предстательницей перед Богом за бедный сербский народ.
Она страдает за него, она молится за него, ибо она страстно любит его, но в то же время она – святая женщина, следовательно, перед Богом ее страдания имеют цену, ее молитвы имеют силу.
СНОСКИ
*Три письма, включенные нами в сборник, дают представление о творчестве писателя и журналиста Владимира Петровича Мещерского (1839-1914). Внук историка Н.М. Карамзина, редактор-издатель «Гражданина», газеты-журнала, ставшего в 1860-1870-х годах центром общест-венной политической жизни не только Петербурга, но и России, так как лозунг «изучать Россию» был основополагающим в мировоззрении этого человека. Предлагаемые вниманию читателей письма свидетельствуют о высочайшей культуре нашей прессы XIX века и большом таланте В.П. Мещерского – неизвестного нам писателя.
В. П. Мещерский