В своей книге «Жизнь в русской усадьбе: опыт социальной и культурной истории», изданной в Йельском университете в 1995 году (переведенной на русский язык в 2008 г.), Присцилла Рузвельт представила опыт разностороннего анализа феномена русской культурной истории, дворянской усадьбы периода ее «золотого века» от середины XVIII до начала XX века. Внимательно изучив письменные источники (мемуары, рукописи, дневники, статьи, письма, а также художественные произведения классиков русской литературы), она пришла к выводу, что усадьба была не только местом отдыха аристократии, ее «увеселений и фантазий», но и миром бережно хранимых традиций. Иногда усадьба казалась некоей «пасторальной аркадией поэтов и художников» [1; 9]. Исследовательница справедливо считает, что в ряде случаев русские помещики-аристократы становились видными деятелями национальной культуры (Л. Толстой, И. Тургенев, Н. Гоголь, С. Аксаков).
П. Рузвельт полагает, что в противоборстве европейских обычаев с русской традицией в усадебной культуре рождался уникальный образ жизни [1; 10]. Она напоминает, что русские писатели и художники, «призванные быть пророками», изображать социальные пороки и предлагать пути освобождения от них, неизбежно обращались к собственному опыту. Тургенев в «Записках охотника» описывал местность неподалеку от Орла, где находилось его родовое имение, а Гоголь в своих рассказах – сельскую местность в Малороссии, где прошли годы его отрочества. «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» Сергея Аксакова рассказывают историю его семьи и его детства, прошедшего на склонах Уральских гор в Уфимской губернии.
В 1843 году С. Т. Аксаков покупает имение Абрамцево в пятидесяти верстах от Москвы. Все представители аксаковского семейства: сам С. Т. Аксаков и его старшие дети Константин, Иван, Григорий, Вера выделялись широкой образованностью, разносторонностью дарований и разнообразием интересов. В круг семьи С. Т. Аксакова входили самые известные писатели и театральные деятели того времени: М. Загоскин, Н. Гоголь, И. Тургенев, Н. Павлов, М. Щепкин; славянофилы А. Хомяков и Ю. Самарин, западники В. Белинский и А. Герцен, профессора Московского университета, Т. Грановский, С. Шевырев и М. Погодин.
Современный исследователь жизни и творчества В. С. Аксаковой, сотрудник Пушкинского Дома Т. Ф. Пирожкова отмечает, что старшую дочь Сергея Тимофеевича Аксакова Веру можно было встретить на публичных лекциях Т.Грановского и С. Шевырева в Московском университете, в опере, на концертах Полины Виардо. В семье читали «Записки театрала» С. П. Жихарева и сравнивали их с воспоминаниями С. Т. Аксакова об Я. Е. Шушерине и современных ему театральных знаменитостях; обсуждали «Опыт биографии Н. В. Гоголя», написанный П. А. Кулишем, размышляли о Диккенсе и английском писателе-маринисте Фредерике Мариете.
Т. Ф. Пирожкова цитирует воспоминания сына писателя М. Загоскина, хорошо знавшего семью Аксаковых, о дочерях Аксакова, отличавшихся, по его мнению, умом, образованностью, начитанностью и «не походивших на большинство девиц московского общества, с которыми они, впрочем, и не были знакомы» [2; 10].
Сама Вера Сергеевна в дневнике 1854 года заметила, что «большей частью люди, самые жаркие поклонники нашей семьи, или ее идеализируют до неестественности и даже до смешного, или доводят до такой крайности и до уродливости строгость нашего нравственного взгляда, или превозносят до такой степени наше общее образование, ученость даже, что или другие могут счесть нас за педантов… мы живем так потому, что нам так живется, потому что иначе мы не можем жить, у нас нет ничего заранее придуманного, никакого плана заранее рассчитанного, мы не рисуемся сами перед собой в нашей жизни, которая полнее истинных, действительных страданий, лишений всякого рода, и многих душевных невидимых огорчений. Мы все смотрим на жизнь немечтательно, жизнь для всех нас имеет строгое, важное значение, всем она является как трудный подвиг» [2; 12].
Известно, что Вера Сергеевна не симпатизировала Ивану Тургеневу, («не очень можно желать его приезда»), ее раздражало его поведение в их доме, когда он бесцеремонно (как ей казалось) занимал место за обеденным столом рядом с «отесенькой» и беседовал с ним, не обращая внимания на окружающих домочадцев. По справедливому мнению Б. Зайцева, который считал, что «Вера Сергеевна Аксакова записала о Тургеневе, навещавшем их в Абрамцеве, тяжелые вещи: он казался ей недуховным, лишь слегка склонным к «душевности», человеком ощущений – утопающим в гастрономии. По ее взгляду, он и художество чувствовал физически – вроде вкусного блюда. Духовное же шло мимо… Но Вера Сергеевна не права, отрицая в нем запредельный порыв» [3; 123].
На наш взгляд, в тургеневской этике много общего с мироощущением Веры Сергеевны. Замечено, что долг понимался Тургеневым как самоотречение: «жизнь не шутка и не забава, жизнь даже не наслаждение… жизнь тяжелый труд. Отречение, отречение постоянное – вот ее тайный смысл, ее разгадка… исполнение долга, вот о чем следует заботиться человеку», - констатирует рассказчик тургеневского «Фауста» [4; 50].
Сходные мысли высказывает Вера Сергеевна в письме за границу тяжело больному брату Константину: «Тяжел подвиг жизни, но общими силами подымем его и понесем, милый друг» [2; 12].
С автопортрета Веры Сергеевны Аксаковой, старшей дочери С. Т. Аксакова, на нас смотрит девушка кроткая, нежная, мягкая, даже в чем-то отрешенная от всего житейского. Однако, судя по ее дневникам и письмам, у Веры Сергеевны был государственный ум. Она обладала сильным и цельным характером, можно сказать, мужским интеллектом. Получив серьезное домашнее образование, она могла поддержать разговор в обществе самых блестящих собеседников. Ее записи о трагических событиях Крымской войны, смелые и резкие оценки политических решений Николая I свидетельствуют о незаурядном общественно-политическом мышлении и глубоком аналитизме. В настоящий момент дневники Веры Аксаковой приобретают большой исторический интерес, поскольку в них отражено умственное брожение в разных слоях общества и народные настроения.
В течение 1854-1855 годов все мысли В. Аксаковой подчинены по преимуществу событиям с фронта боевых действий Крымской войны. Комментатор дневников В.С. Аксаковой Т.Ф. Пирожкова несколько обобщенно трактует умонастроения семьи Аксаковых в этот период: «Если для большинства представителей русского общества это Крымская, или Восточная война, то для Аксаковых и славянофилов война России с Турцией – война православия с магометанством», а со вступлением в нее Франции и Англии – «священная война столкновения Востока и Запада» [2; 34].
Безусловно, находясь рядом с братьями Иваном и Константином, и слушая их «всегдашние споры» о российской и международной политике, систематически читая французские газеты и журналы, сопоставляя таким образом информацию из разных источников, В. С. Аксакова в своем дневнике подробно воспроизводит события Крымской войны, давая собственную интерпретацию происходящего, расставляя собственные акценты и делая выводы.
В июне 1854 года, когда Вера начала вести свой дневник, после политического разговора в гостиной с цензором иностранных газет А.Ф. Томашевским, она дает краткую расстановку сил противоборствующих сторон: «Турция на все согласна, чего Россия требует, почему же и не быть так. Славяне будут жить в Турции, как у нас иностранцы, англичане в Греции не останутся, (впрочем, должны очистить и французы) … Вена старается об Греции, Австрия прилагает деятельное участие за нас (зачем допустили союз Австрии с Пруссией). … Флоты должны будут уйти, уговаривают Швецию, а Швеция не решается, покуда англичане не начнут решительные действия, не сделают чего-нибудь значительного, флот французский медлит соединиться с английским, вообще французы что-то затевают, и как бы англичанам не остаться в дураках …» [2; 84].
Современная историческая наука в лице ее выдающегося представителя И.М. Дьяконова трактует эти события следующим образом: «Важное место в европейской политике с середины XIX века занимал так называемый восточный вопрос, то есть вопрос о судьбах Османской (Турецкой) империи, которую раздирали внутренние противоречия и сепаратистские движения, в особенности, в христианских балканских областях» [5; 215].
И. Дьяконов подчеркивает, что для Франции и Англии это был, главным образом, вопрос о военном и торговом господстве на Средиземном море, а для Австрии и России - о возможной территориальной экспансии, поскольку Австрия непосредственно примыкала к Балканам, а Россия надеялась на возрождение православной и славянской Византийской империи на Балканах.
И.М. Дьяконов поясняет: «Относительно Австрии здесь были свои нюансы» [5; 215]. Известно, что Австрия, опасаясь влияния России на Балканах, заняла по отношению к ней враждебную позицию. А Россия, давно теснившая одряхлевшую Турецкую империю, мечтала о захвате Босфора и Дарданелл, чтобы добиться свободного выхода для русских кораблей из Черного и Средиземного морей.
Николай I считал, что черноморские проливы должны быть открыты только для России. Напротив, Франция и Англия были уверены в том, что эти проливы должны быть открыты исключительно для их судов. Ко всему прочему Наполеону III, французскому императору, не давали покоя лавры его блистательного дяди, и он мечтал об эффектных победах, а Англия опасалась, что своими требованиями защиты православных интересов в Турции Россия установит протекторат над Османской империей.
Все это привело к тому, что 1854-1856 годах Франция, Англия, Турция и Сардиния начали войну против России для того, чтобы лишить ее господства на море, и осадили ее черноморскую военно-морскую базу Севастополь. Союзники не прочь были заодно отобрать у России Крым и Кавказ с их материальными ценностями.
Вспыхнувшая война показала отсталость России как на суше, так и на море. У союзников были пароходы и новейшие нарезные винтовки. А у России парусники и вооружение прошлого века: гладкоствольные кремневые ружья. Бездорожье отрезало линию фронта от центров снабжения, войска не получали вовремя и в нужном количестве ни боеприпасов, ни продовольствия. После героической одиннадцатимесячной обороны Севастополь пал.
По Парижскому миру 1856 года Россия уступила Турции придунайскую часть Бессарабии, лишилась права охраны православных интересов в Турции, русский черноморский флот должен был быть уменьшен до минимума. Но этот печальный финал уже не вошел в дневник В. С. Аксаковой.
В. Аксакова пишет об огромных потерях и страданиях человеческих на этой войне: «Кровь наших храбрых защитников льется и льется даром, бесплодно» [2; 36]. Ей, как и многим россиянам, повсюду видится измена. О министре иностранных дел, графе К. Нессельроде, она пишет как об австрийском агенте, «злодее и предателе России». Не щадит она и М. Д. Горчакова, главнокомандующего крымской армией, который прибыл в Севастополь на смену А. С. Меньшикову: «Все, что ни делал Горчаков, было некстати и не вовремя… Подкрепление ему пришло более ста тысяч, и что он с ним сделал, только бесполезно погубил множество и с такой армией оставил Севастополь безо всякой нужды» [2; 203].
В дневнике В. Аксаковой можно выделить особую концептосферу, назовем ее «ego». Концепт ego становится в ее записных книжках выразителем содержания душевной жизни, переживаний автора, интровертного начала. Можно сказать, что автор становится и субъектом, и объектом повествования, как бы обращаясь к незримому собеседнику. Таким образом, дневник «компенсирует неудовлетворенную потребность человеческой души в самовыражении. В этом смысле дневник является своего рода психотерапевтическим средством» [6; 69].
С мучительной болью в душе В.С. Аксакова анализирует происходящее: «Легче было бы перенести такой удар, если бы это совершилось вследствие необходимости, если б мы уступили силе, превосходству врагов, но когда все это даром; когда, напротив, мы одержали победу, отбив их почти на всех пунктах, и после этого по соображениям какого-нибудь Горчакова отдали Севастополь, не только Севастополь, но и всю славу, все значение России, честь и целость нашей земли, все ее будущее, все ее предания, наследственное влияние ее на Востоке, когда даром были в продолжение года все ее усилия, неимоверные труды и самопожертвование, до сих пор увенчавшиеся полным успехом всех беспримерных защитников Севастополя, это невыносимо, возмутительно» [2; 204].
Она пишет, что ею овладевает такое безотрадное, бесполезное сожаление, невыносимо болезненное чувство, с полным сознанием невозможности отвратить зло, безнадежность полную в будущем; «изнемогаешь под тяжестью всех этих ощущений, невыносимо бывает, не знаешь, что делать, днем и ночью все то же беспрестанно, то же и то же, и сердце болит от тоски» [2; 205].
Читая ежедневно иностранные газеты и журналы, сравнивая их материалы с материалами отечественной периодики, В. С. Аксакова в своем дневнике дает аналитическую оценку текущим событиям на уровне современной дипломатической мысли.
В начале войны 28 ноября 1854 года она записывает: «Мы, то есть правительство, боимся разрушения старого порядка вещей. Наше правительство все живет немецкими началами, немецкой политикой, чувствует нераздельное сродство свое со всей системой Австрии, и Нессельроде действует очень сознательно, он недаром сказал, что правительство наше, будучи самодержавное, не может не поддерживать самодержавных государств, а чтоб поддерживать славян, - это значит поддерживать демагогическое начало, что опора нашего правительства есть Австрия, и прибавляет, что он не может нести ответственности за дела нашего министерства, потому что у нас в самодержавном государстве решает сам государь» [2; 96].
Процитировав это высказывание Нессельроде, В. Аксакова с возмущением восклицает: «а кто имеет влияние на государя, как не он!» [2; 96]. Она считает, что именно Нессельроде сбивает государя и пугает всякого рода выражениями, как например, демагогическое начало. Она полагает, что у государя с Нессельроде идет борьба, к сожалению, эта борьба не в пользу государя. Она констатирует бесхарактерность государя, которой очень ловко пользуется Нессельроде. Абсолютно справедливо В. Аксакова утверждает: «Положение наше совершенно отчаянное, не внешние враги нам страшны, но внутренние – наше правительство, действующее враждебно против народа, парализующее его силы духовные, приносящее в жертву своих личных немецких выгод его душевные стремления, его силу, его кровь» [2; 96]. Большего всего В. Аксакову приводит в отчаяние нравственное бессилие: «Мы недовольны, мы огорчены, но мы парализованы нравственно и не способны ни на какое изъявление нашего негодования, общественного горя» [2; 96].
Ее возмущают постыдные требования, которые европейские государства предъявляют России. Она видит, что Австрия заключает союз с Англией и Францией, утверждая, что это союз для миролюбивых целей, то есть, «чтоб нас унизить и обессилить» [2; 99]. Она саркастически замечает, что союзники того и гляди велят срыть Севастополь и сжечь наш флот. «Страшно то, что мы как-то обтерпелись, и нас уже не так волнуют, не так поражают такие поступки нашего правительства», - с горечью замечает она [2; 99].
Но особой проницательностью отличается ее оценка Наполеона III: «Он не гений, не герой, он не возбуждает энтузиазма, в нем нет ничего увлекательного, но какая-то страшная внутренняя сила, которая подавляет и заставляет покоряться, сила рассудка, молчаливой воли, сила практичности, совершенно современная и потому так успешно действующая» [2; 190].
Франция к тому времени стала ведущей державой на континенте. В.С.Аксакова подчеркивает, что Наполеон III без завоеваний, без побед умел завоевать западные государства нравственно, «наложить на них свой гнет, сделать их зависимыми от себя, поставил их всех в такие запутанные отношения, что они без него из них выпутаться не могут, держит их всех в беспрестанном страхе за свою безопасность, в недоумении насчет его планов, его ждут в одно и то же время при трех или четырех дворах, толкуют, рассуждают о значении его приезда, везде готовят дворы, приемы для него, а он только забавляется этим хлопотливым шумом около себя» [2; 190].
Больше всего ее поражает, что в Англии, стране свободной и независимой, поднялась такая суматоха по поводу ожидания его приезда, «племянника того Наполеона, которого она столько ненавидела» [2; 190].
Как видим, В. С. Аксакова была исключительным явлением и в этой чрезвычайно талантливой семье, и, как нам кажется, она была выдающейся женщиной своего времени, впитав в себя нравственный и духовный строй лучших людей того времени. Ее старший брат Константин был филологом, историком и поэтом. Правовед Иван стал литератором-публицистом и общественным деятелем, неукротимым борцом за общественные идеалы, Григорий служил симбирским губернским прокурором. Семью Сергея Тимофеевича Аксакова можно отнести к культурной элите России. Путевку в жизнь им дала русская усадьба, представлявшая собой в то время самодостаточный мир, где можно было выражать свои мысли, не опасаясь цензуры, свободно развивать свои идеи и дарования. Она была приютом и убежищем в стихии официального мира, которому они противостояли.
ЛИТЕРАТУРА
- Рузвельт Присцилла. Жизнь в русской усадьбе: опыт социальной и культурной истории. – СПб: Изд-во: «Коло», 2008.
- Аксакова В. С. Дневники. Письма/ сост., подгот. текстов, вступ. и сопровод. ст. коммент. Т.Ф. Пирожковой. – СПб: Изд-во «Пушкинский Дом», 2013. – 592 с.: [32] с. илл., портр. – (Славянофильский архив; Кн. II).
- Зайцев Борис. Жизнь Тургенева. Литературная биография. – М. : ОАО «Московские учебники», 2009. – 220 с.
- Тургенев И. С. Полное собр. соч. и писем. В 28 т. Сочинения: в 15 т. – М; Л., 1961-1968. Т. 7.
- Дьяконов И.М. Пути истории. От древнейшего человека до наших дней. – М.: Наука. Изд. фирма «Восточная литература», 1994. – 384 с.
- Егоров О. Г. Дневники русских писателей XIX века. - М.: Флинта, Наука, 2002. - 286 с.
Селитрина Т. Л.,
доктор филол.наук, профессор
Башкирского государственного университета
им. М. Акмуллы
