5 октября 2021
Григорий Иванович Карташевский входил в близкий – родственный - круг общения Аксаковых. Знакомство с ним произошло в Казани, куда родители привезли Сережу для обучения в гимназии. Мальчика определили в своекоштные гимназисты. Григорий Иванович в Казанской гимназии состоял на должности старшего преподавателя чистой математики. Вместе с товарищем по Московскому университету физиком Запольским они зарекомендовали себя умными и скромными молодыми людьми.
Так как у Григория Ивановича уже были пансионеры, которых он должен был довести до конца «гимназического ученья», Сергей Аксаков был определен к Запольскому. Отец ученика - Тимофей Степанович - был доволен таким устроением дел и попросил молодых преподавателей нанести визит для встречи со своей супругой Марией Николаевной.
Маменька будущего писателя с первого взгляда выделила Карташевского и очень сожалела, что Сережа не попал к нему в пансион. Как позже выяснилось, она не ошиблась в Григории Ивановиче. Материнское сердце почувствовало в нем редко встречающуюся нравственную чистоту, проявление которой показала дальнейшая жизнь, тесно связавшая Аксаковых с ним родственными узами: Карташевский впоследствии женился на младшей сестрице писателя.
Устроив сына, родители еще целый месяц прожили в Казани, что позволило много общаться с Григорием Ивановичем, а потом и переписываться с ним. Благодаря этому Карташевский оценил не только ум Марии Николаевны, но и «необыкновенную материнскую любовь и постоянную к нему дружбу, основанную на уважении к его строгим нравственным правилам». Григорий Иванович поначалу уклонялся от настойчивых просьб взять Сережу в свой пансион, объясняя это тем, «что считает эту обязанность слишком важною и тяжелою, что ответственность за воспитание молодых людей если не перед родителями их, то перед самим собою ему не под силу и мешает заниматься наукой». Но по прошествии времени установившиеся тесные отношения с семьей Аксаковых и сложившиеся обстоятельства склонили его к согласию взять Сережу, но «не как воспитанника или пансионера, а как молодого товарища».
Вспоминая прошлое, Аксаков писал, что нет у него отраднее времени, чем годы ранней молодости, связанные с именем Григория Ивановича. «Долго не соглашался Григорий Иваныч взять меня; - писал Аксаков, - но зато, согласившись, – посвятил мне всего себя. Ученье в классах, с успехом продолжаемое, было, однако, делом второстепенным: главным делом были упражнения домашние. Я постоянно ходил только к некоторым учителям; классы же арифметики, рисованья и каллиграфии посещались мною редко; в эти часы я работал дома под руководством моего разумного наставника».
Как «разумный наставник» Карташевский, видя, что после тщетных попыток занятий математикой, которая, совершенно не укладывалась в голове у его подопечного, составил общий, легкий, преимущественно литературный план образования, соответствующий природным наклонностям Сережи.
Чтение выписанных Григорием Ивановичем книг, среди которых были Ломоносов, Державин, сказки Шехеразады, «Дон Кишот», «Вакфильдский священник» и др.; увлечение натуральной историей, занятия языками – все это было так интересно! «Боже мой! - писал Аксаков, - как было мне весело учиться по таким веселым и увлекательным книгам! Даже теперь, по прошествии пятидесяти лет, я вспоминаю с живейшим удовольствием об этих чтениях; помню, с каким нетерпением дожидался я назначенного для них времени, почти всегда немедленно после обеда!»
Поскольку Карташевский невысоко оценивал современную русскую прозу, особое внимание уделялось чтению русских поэтов, произведения которых так исчерпывающе ими разбирались, что юному Аксакову были понятны и авторская мысль, и поэтические красоты. Таким образом, «склонность к литературе скоро обратилась в страстную любовь». Григорий Иванович, однако, был очень строг со своим молодым товарищем и уберегал его от соблазна раннего писательства. «Охота у него большая, - говорил Карташевский преподавателю словесности Ибрагимову, - и я знаю, что он скоро начнет марать бумагу, но я буду держать его на вожжах, как можно дольше: чем позже начнет сочинять мой Телемак, тем лучше. Надобно, чтобы молодой человек набрался хороших примеров и образовал свой вкус, читая сочинителей, пишущих стройно и правильно».
Как хотелось Сереже услышать от Григория Ивановича что-то подбадривающее, лестное в свой адрес, но, увы! Только по прошествии лет, писатель рассудил: «По молодости я не мог тогда понимать вполне, что его сухое обращение прикрывало глубокое участие и душевное расположение ко мне. Он ни разу не приласкал меня, не польстил моему самолюбию какою-нибудь похвалою, не ободрил моего прилежания, и со всем тем я любил его так горячо, как не любил никого из посторонних. Я помню, как один раз услышал я, что он смеется: я заглянул в его комнату и увидел, что мой строгий наставник, держа в руке какую-то математическую книгу, хохочет, как дитя, смотря на играющих котят… Лицо у него в то время было такое доброе, ласковое, даже нежное, что я позавидовал котятам. Я вошел к нему в комнату с своей тетрадкой – и прежняя спокойная холодность, даже какая-то суровость, выразились на его лице».
Такому поведению Григория Ивановича были объяснения. Он происходил из семьи малороссийских дворянин. Детские годы его прошли без материнской ласки. Недостаток материнской любви старался восполнить отец, который, видя, как страдает ребенок, чувствующий себя изгоем в родной семье, решил увести восьмилетнего сына в Москву и определить его в университетскую гимназию. Нежная детская душа мальчика очень горевала от разлуки с отцом, который лишь раз успел навестить его. Радость и волнение от встречи были так сильны, что он получил горячку – заболевание, вызванное сильным стрессом и сопровождавшееся резким повышением температуры, лихорадкой и упадком сил. Из рассказов Аксакова о своем детстве мы знаем, что и ему было знакомо такое состояние. Они оба обладали тонкой душевной организацией, способной к сильным переживаниям, ярким эмоциям, обостренному восприятию, что свидетельствовало об их утонченности и глубоких нравственных чувствах.
Смерть отца, которая последовала вскоре после посещения им сына, сделала Григория Ивановича совершенно одиноким. Много лет он не был на родине, но поехал туда только после окончания университета. Однако поездка оказалась неутешительной и лишь подтвердила, что в родительском доме ему не рады, и он покинул его с неприятным и тягостным ощущением.
Не имея рядом родной души, Григорий Иванович все свое тепло и заботу отдавал Сереже, но выражалось это очень сдержанно, и ребенок не всегда понимал настоящий – поддерживающий и ободряющий - посыл слов и действий педагога. Аксаков писал, что только со временем все больше узнавая своего воспитателя, он стал чувствовать к нему «глубокое уважение и даже любил его»; он стал понимать, что холодная наружность является следствием его взглядов на воспитание.
Педагогическая интуиция Карташевского подсказывала, как во благо направлять развитие ребенка. И результаты вскоре появились.
Время очередных экзаменов показало, что Сергей Аксаков «был отличным учеником во всех средних классах, которые посещал», и это позволило ему перейти в высшие классы.
Впереди было поступление в университет, серьезное увлечение театром. Он взрослел, и Григорий Иванович уже не так ревностно занимался с ним. О возникшем между ними отчуждении, которое стало возможным, в том числе из-за своеволия и непокорности подросшего воспитанника, Аксаков писал: « <…> несколько ничего не значущих неудовольствий поселяли на время некоторую холодность между нами, но без постороннего участия, без каких-нибудь посторонних влияний они никак не могли бы произвести таких важных последствий, каких никто не мог ожидать». Григорий Иванович объявил Сереже, что слагает с себя звание наставника. В пространном письме, адресованном Марии Николаевне, он дал полную характеристику своему подопечному и признался, что не знает, как дальше управляться с ним. В мыслях Карташевский уже настраивался на переезд в Петербург. «Я видался часто с моим бывшим наставником до его отъезда, - писал С.Т.Аксаков, - и потом простился с ним, как с добрым старшим другом, которому я был обязан чистотою моих нравственных убеждений и стремлений».
н.с. музея Кузина Г.Н.
Так как у Григория Ивановича уже были пансионеры, которых он должен был довести до конца «гимназического ученья», Сергей Аксаков был определен к Запольскому. Отец ученика - Тимофей Степанович - был доволен таким устроением дел и попросил молодых преподавателей нанести визит для встречи со своей супругой Марией Николаевной.
Маменька будущего писателя с первого взгляда выделила Карташевского и очень сожалела, что Сережа не попал к нему в пансион. Как позже выяснилось, она не ошиблась в Григории Ивановиче. Материнское сердце почувствовало в нем редко встречающуюся нравственную чистоту, проявление которой показала дальнейшая жизнь, тесно связавшая Аксаковых с ним родственными узами: Карташевский впоследствии женился на младшей сестрице писателя.
Устроив сына, родители еще целый месяц прожили в Казани, что позволило много общаться с Григорием Ивановичем, а потом и переписываться с ним. Благодаря этому Карташевский оценил не только ум Марии Николаевны, но и «необыкновенную материнскую любовь и постоянную к нему дружбу, основанную на уважении к его строгим нравственным правилам». Григорий Иванович поначалу уклонялся от настойчивых просьб взять Сережу в свой пансион, объясняя это тем, «что считает эту обязанность слишком важною и тяжелою, что ответственность за воспитание молодых людей если не перед родителями их, то перед самим собою ему не под силу и мешает заниматься наукой». Но по прошествии времени установившиеся тесные отношения с семьей Аксаковых и сложившиеся обстоятельства склонили его к согласию взять Сережу, но «не как воспитанника или пансионера, а как молодого товарища».
Вспоминая прошлое, Аксаков писал, что нет у него отраднее времени, чем годы ранней молодости, связанные с именем Григория Ивановича. «Долго не соглашался Григорий Иваныч взять меня; - писал Аксаков, - но зато, согласившись, – посвятил мне всего себя. Ученье в классах, с успехом продолжаемое, было, однако, делом второстепенным: главным делом были упражнения домашние. Я постоянно ходил только к некоторым учителям; классы же арифметики, рисованья и каллиграфии посещались мною редко; в эти часы я работал дома под руководством моего разумного наставника».
Как «разумный наставник» Карташевский, видя, что после тщетных попыток занятий математикой, которая, совершенно не укладывалась в голове у его подопечного, составил общий, легкий, преимущественно литературный план образования, соответствующий природным наклонностям Сережи.
Чтение выписанных Григорием Ивановичем книг, среди которых были Ломоносов, Державин, сказки Шехеразады, «Дон Кишот», «Вакфильдский священник» и др.; увлечение натуральной историей, занятия языками – все это было так интересно! «Боже мой! - писал Аксаков, - как было мне весело учиться по таким веселым и увлекательным книгам! Даже теперь, по прошествии пятидесяти лет, я вспоминаю с живейшим удовольствием об этих чтениях; помню, с каким нетерпением дожидался я назначенного для них времени, почти всегда немедленно после обеда!»
Поскольку Карташевский невысоко оценивал современную русскую прозу, особое внимание уделялось чтению русских поэтов, произведения которых так исчерпывающе ими разбирались, что юному Аксакову были понятны и авторская мысль, и поэтические красоты. Таким образом, «склонность к литературе скоро обратилась в страстную любовь». Григорий Иванович, однако, был очень строг со своим молодым товарищем и уберегал его от соблазна раннего писательства. «Охота у него большая, - говорил Карташевский преподавателю словесности Ибрагимову, - и я знаю, что он скоро начнет марать бумагу, но я буду держать его на вожжах, как можно дольше: чем позже начнет сочинять мой Телемак, тем лучше. Надобно, чтобы молодой человек набрался хороших примеров и образовал свой вкус, читая сочинителей, пишущих стройно и правильно».
Как хотелось Сереже услышать от Григория Ивановича что-то подбадривающее, лестное в свой адрес, но, увы! Только по прошествии лет, писатель рассудил: «По молодости я не мог тогда понимать вполне, что его сухое обращение прикрывало глубокое участие и душевное расположение ко мне. Он ни разу не приласкал меня, не польстил моему самолюбию какою-нибудь похвалою, не ободрил моего прилежания, и со всем тем я любил его так горячо, как не любил никого из посторонних. Я помню, как один раз услышал я, что он смеется: я заглянул в его комнату и увидел, что мой строгий наставник, держа в руке какую-то математическую книгу, хохочет, как дитя, смотря на играющих котят… Лицо у него в то время было такое доброе, ласковое, даже нежное, что я позавидовал котятам. Я вошел к нему в комнату с своей тетрадкой – и прежняя спокойная холодность, даже какая-то суровость, выразились на его лице».
Такому поведению Григория Ивановича были объяснения. Он происходил из семьи малороссийских дворянин. Детские годы его прошли без материнской ласки. Недостаток материнской любви старался восполнить отец, который, видя, как страдает ребенок, чувствующий себя изгоем в родной семье, решил увести восьмилетнего сына в Москву и определить его в университетскую гимназию. Нежная детская душа мальчика очень горевала от разлуки с отцом, который лишь раз успел навестить его. Радость и волнение от встречи были так сильны, что он получил горячку – заболевание, вызванное сильным стрессом и сопровождавшееся резким повышением температуры, лихорадкой и упадком сил. Из рассказов Аксакова о своем детстве мы знаем, что и ему было знакомо такое состояние. Они оба обладали тонкой душевной организацией, способной к сильным переживаниям, ярким эмоциям, обостренному восприятию, что свидетельствовало об их утонченности и глубоких нравственных чувствах.
Смерть отца, которая последовала вскоре после посещения им сына, сделала Григория Ивановича совершенно одиноким. Много лет он не был на родине, но поехал туда только после окончания университета. Однако поездка оказалась неутешительной и лишь подтвердила, что в родительском доме ему не рады, и он покинул его с неприятным и тягостным ощущением.
Не имея рядом родной души, Григорий Иванович все свое тепло и заботу отдавал Сереже, но выражалось это очень сдержанно, и ребенок не всегда понимал настоящий – поддерживающий и ободряющий - посыл слов и действий педагога. Аксаков писал, что только со временем все больше узнавая своего воспитателя, он стал чувствовать к нему «глубокое уважение и даже любил его»; он стал понимать, что холодная наружность является следствием его взглядов на воспитание.
Педагогическая интуиция Карташевского подсказывала, как во благо направлять развитие ребенка. И результаты вскоре появились.
Время очередных экзаменов показало, что Сергей Аксаков «был отличным учеником во всех средних классах, которые посещал», и это позволило ему перейти в высшие классы.
Впереди было поступление в университет, серьезное увлечение театром. Он взрослел, и Григорий Иванович уже не так ревностно занимался с ним. О возникшем между ними отчуждении, которое стало возможным, в том числе из-за своеволия и непокорности подросшего воспитанника, Аксаков писал: « <…> несколько ничего не значущих неудовольствий поселяли на время некоторую холодность между нами, но без постороннего участия, без каких-нибудь посторонних влияний они никак не могли бы произвести таких важных последствий, каких никто не мог ожидать». Григорий Иванович объявил Сереже, что слагает с себя звание наставника. В пространном письме, адресованном Марии Николаевне, он дал полную характеристику своему подопечному и признался, что не знает, как дальше управляться с ним. В мыслях Карташевский уже настраивался на переезд в Петербург. «Я видался часто с моим бывшим наставником до его отъезда, - писал С.Т.Аксаков, - и потом простился с ним, как с добрым старшим другом, которому я был обязан чистотою моих нравственных убеждений и стремлений».
н.с. музея Кузина Г.Н.
