Военный и государственный деятель, адмирал, филолог, писатель … Александр Семенович Шишков (1754-1841) происходил из рода мелкопоместных землевладельцев и воспитывался, как и многие в то время, в патриархальной среде под влиянием православной веры и чтения церковной литературы. Здесь - истоки его необыкновенной любви к церковно-славянскому языку, к славному российскому прошлому. И не было у него заведомо предвзятого отношения к Западу. Оно сложилось в результате личного опыта, полученного, в том числе в морских походах. Потрясением, во многом определившем его антизападную, антигалльскую позицию, стало поведение французских солдат, которые совершенно варварски оскверняли христианские храмы Греции. Впоследствии А.С.Шишков написал об этом: «Мы видели несколько новейших греческих часовен с написанными на стенах их изображениями святых и не могли надивиться буйству и злочестию безбожных французов, которые, заходя иногда в сей порт, не оставили ни одной часовни без того, чтобы не обезобразить лиц святых и не начертать везде насмешливых и ругательных надписей. Удивительно, до какой злобы и неистовства доводит развращение нравов! Пусть бы сами они утопали в безверии; но зачем же вероисповедание других, подобных им христиан, ненавидеть? Для чего турки не обезобразили сих часовен? Для чего не иной язык читается в сих гнусных надписях, как только французский?».
В начале XIX в., когда велась активная полемика о русском языке, Шишков выпустил трактат «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», в котором искренне недоумевал, почему мы должны бросить свой «древний, богатый язык» и «основать новый на правилах чуждого, несвойственного нам и бедного языка французского?» и предлагал защищать родной язык.
Александр Семенович в своих поступках и творчестве был не понятен многим современникам. С.Т.Аксаков писал : «…Шишков был находка, клад для насмешников: его крайняя рассеянность, невероятная забывчивость и неузнавание людей самых коротких, несмотря на хорошее зрение, его постоянное устремление мысли на любимые свои предметы служили неиссякаемым источником для разных анекдотов, истинных и выдуманных».
Еще до личного знакомства со своим кумиром молодой казанский студент Сергей Аксаков за преклонение перед славянофильской позицией адмирала подвергся также насмешкам со стороны своих однокашников. Позднее он вспоминал, что в свои пятнадцать лет имел «довольно дикие убеждения; например: я не любил Карамзина и с дерзостью самонадеянного мальчика смеялся над слогом и содержанием его мелких прозаических сочинений! Это так неестественно, что и теперь осталось для меня загадкой. Я не мог понимать сознательно недостатков Карамзина, но, вероятно, я угадывал их по какому-то инстинкту и, разумеется, впадал в крайность. <…> Я терпел жестокие гонения от товарищей, которые все были безусловными поклонниками и обожателями Карамзина».
Но Шишков был человеком бескорыстным и все, что им делалось, было направлено на пользу Отечеству. Отстаивая свои взгляды на дальнейшее развитие русского языка, он, как писал Аксаков «восстал один против несметного полчища поклонников торжествующей новизны, сильных и раздражительных; он был осмеян, унижен, ненавидим, гоним общественным мнением большинства… но он сделал свое дело. Старовер, гасильник, славянофил Шишков — открыл глаза Карамзину на вредные последствия его нововведений в русское слово». Впоследствии сам Карамзин признавался Аксакову в том, что в отношении к нему и его воззрениям у Шишкова было много неприязни, враждебности, но было «много и правды».
Конечно, Шишков – продукт своей эпохи. Отстаивая «русскую старину», и считая себя русскими, Шишков и его единомышленники «сами были иностранцы, чужие народу, ничего не понимающие в его русской жизни. Даже не было мысли оглянуться на самих себя…». «Они вопили, - писал Аксаков, - против иностранного направления — и не подозревали, что охвачены им с ног до головы, что они не умеют даже думать по-русски. Сам Шишков любил и уважал русский народ по-своему, как-то отвлеченно; в действительности же отказывал ему в просвещении и напечатал впоследствии, что мужику не нужно знать грамоте».
С другой стороны, владея несколько лет тремястами крестьянами, подаренными ему Павлом I, он, например, не брал с них оброка. Мужчины из его деревни, ездившие на заработки в Петербург, знали, что барин их живет небогато. И в один неурожайный год, когда в столице поднялись цены, к Александру Семеновичу заявились выборные. С.Т.Аксаков так описал это событие: «В один день, поутру, докладывают Александру Семенычу, что к нему пришли его крестьяне и желают с ним переговорить. Он не хотел отрываться от своего дела и велел им идти к барыне; но крестьяне непременно хотели видеть его самого, и он нашелся принужденным выйти в переднюю. Это были выборные от всего села; поклонясь в ноги, несмотря на запрещение барина, один из них сказал, что «на мирской сходке положили и приказали им ехать к барину в Питер и сказать: что не берешь-де ты с нас, вот уже десять лет, никакого оброку и живешь одним царским жалованьем, что теперь в Питере дороговизна и жить тебе с семейством трудно; а потому не угодно ли тебе положить на нас за прежние льготные годы хоть по тысяче рублей, а впредь будем мы платить оброк, какой ты сам положишь; что мы, по твоей милости, слава богу, живем не бедно, и от оброка не разоримся». Услыхав такие речи, дядя пришел в неописанное восхищение, или, лучше сказать, умиление, не столько от честного, добросовестного поступка своих крестьян, как от того, что речи их, которые он немедленно записал, были очень похожи на язык старинных грамот». И в этом весь Шишков! Очень показательный случай, позволяющий лучше понять адмирала – славянофила. К слову сказать, оброчных денег он не взял, но уверил, что если когда-нибудь деньги понадобятся, то он обратится только к своим крестьянам.
В царствование Павла I Шишков был избран членом российской Академии, получил понимание и поддержку со стороны императора; а при Александре I, не оправдавшим его ожиданий, он покинул службу.
Многое изменила война с Наполеоном, когда реально над Россией нависла угроза. В такие времена, как отмечают исследователи, вспоминают и обращаются за помощью к тем, «кого чаще всего обвиняют в ретроградстве», иронизируют над их патриотическими чувствами, но именно такие люди «в полной мере исполняют вверенное им». Вот и Александр I на пороге опасности потерять независимость государства обратился к А.С.Шишкову и назначил его на пост государственного секретаря.
Незадолго до французского нашествия А.С.Шишков написал «Рассуждение о любви к Отечеству», в котором заметил: «Человек, почитающий себя гражданином света, то есть не принадлежащим ни к какому народу, делает то же, как бы он не признавал у себя ни отца, ни матери, ни роду, ни племени. Он, исторгаясь из рода людей, причисляет сам себя к роду животных. Какой изверг не любит матери своей? Но Отечество не меньше ли нам, чем мать? Отвращение от сей противоестественной мысли так велико, что, какую бы мы ни положили в человеке худую нравственность и бесстыдство; хотя бы и представили себе, что может найтися такой, который в развращённой душе своей действительно питает ненависть к Отечеству своему; однако и тот постыдился бы всенародно и громогласно в том признаваться. Да и как же не постыдиться? Все веки, все народы, земля и небеса возопияли бы против него: один ад стал бы ему рукоплескать».
Во время войны с Наполеоном из-под пера Шишкова выходили воззвания, обращенные к народу. «Что такое Отечество? – писал Шишков, - Страна, где мы родились, колыбель, в которой мы взлелеяны, гнездо, в котором согреты и воспитаны; воздух, которым дышим; земля, где лежат кости отцов наших, куда сами ляжем». Конечно, такие слова никого не оставляли равнодушными.
С.Т.Аксаков, вспоминая былые времена, писал, что он был свидетелем того, как люди в разных российских губерниях радовались назначению Шишкова и как его манифесты «действовали электрически на целую Русь. Несмотря на книжные, иногда несколько напыщенные выражения, русское чувство, которым они были проникнуты, сильно отзывалось в сердцах русских людей».
Навещая Шишкова в последние годы его жизни, писатель отмечал, что он постепенно слеп, но духом был бодр. Посетив его за полтора года до смерти, Сергей Тимофеевич увидел уже слепого человека, в котором, было заметно, жизнь угасала. Он часто впадал в состояние, подобное летаргическому сну, и однажды, вспоминал Аксаков, когда адмирал уже долго не подавал признаков жизни, «вдруг вбежал камердинер и сказал довольно тихо, что государь остановился у ворот и прислал спросить о здоровье Александра Семеныча. К общему изумлению, почти испугу, в ту же минуту Шишков открыл глаза и довольно твердым голосом сказал: «Благодарю государя! Скажи ему, что мне лучше», — и впал в прежнее бесчувствие…».
Еще при жизни А.С.Шишков получил сполна от недругов за свое славянофильское направление, но, как писал Аксаков, мы должны выразить ему «безусловную, сердечную нашу благодарность. История будет беспристрастнее, справедливее нас. Имя Шишкова как литератора, как общественного и нравственного писателя, как государственного человека, как двигателя своей эпохи — займет почетное место на ее страницах, и потомство с бо́льшим сочувствием, чем мы, станет повторять стихи Пушкина:
Сей старец дорог нам: он блещет средь народа
Священной памятью двенадцатого года.
н.с.музея Кузина Г.Н.
«СЕЙ СТАРЕЦ ДОРОГ НАМ». А.С.ШИШКОВ
19 марта 2024